Есть одна книга, читать которую для меня - душевный мазохизм. Выворачивает наизнанку, на душе становится больно, тоскливо.. но, как и всякий мазохизм мазхоисту - понимаешь, насколько чувственно, насколько сильно..действует.
Нет, я не про "Закат Европы" Шпенглера, и даже не про "Дознание" Дюкорне.
Я про "Охотника за смертью" Игнатовой.
От неё меня просто трясет. Каждый раз, когда сажусь перечитывать, я морально готовлюсь к тому, что будет возникать желание побиться головой об стену, повыть от тоски, порыдать..И тем не менее- я кайфую каждый раз, когда я её перечитываю.


а ещё сейчас пойдут цитаты..много.
некоторые цепляли сами по себе, некоторые - потому что очень хорошо сочитаются с нашей хроникой...

"-Обе. - Вздохнул Орнольф. - Любимый мой, может, мне тебя убить, пока ты не заигрался?
-Я давно заигрался, - взгляд сияющих светло-желтых глаз был прозрачен и чист, - не убивай меня, рыжий. Ты без меня пропадешь."


"-Я тут подумал, а вдруг тебя нет... пришел проверить.
Смешно сказать, но за все эти годы, за полстолетия, они ни разу не расставались дольше чем за несколько часов. Потому что Орнольф тоже боялся. Это Хельг никогда не скажет: "Мне было страшно", он говорит: "Я подумал, а вдруг..". Орнольф боялся и признаваться в этом не считал зазорным. И после его "мне страшно" следовало то же самое "а вдруг тебя нет""


"Они целовались! Ей-богу, целовались. Ну или нет. То есть не совсем. То есть... Орнольф зарылся пальцами в густые черные волосы Паука, заставив его поднять голову, а тот в свою очередь впился в губы датчанина. Именно впился, прокусил зубами, так что потекла кровь.
Это не поцелуй.
но если это не поцелуй, то что же тогда назвать поцелуем?"


"-Какая пауза, - насмешливо протянул Хельг, - ты выбирал между "красиво" и "отвратительно"? Это близкие понятия, рыжий.
-Я выбрал "красиво". Это действительно так, не находишь?
-Я нахожу... - Паук резко и сильно затянулся, - что меня изумляет мир, нуждающийся в чудовищах. Мир, которому, чтобы выжить, нужен ангел-людоед. В котором девочка, убитая с жестокостью, даже для меня непостижимой, влюблена в своего убийцу. И в котором монстр способен любить так, что превращается в Творца, оставаясь монстром. Это красиво, Орнольф?"


"Любовь бежит по жилам вместе с кровью. То, о чем говорят поэты, для них двоих - прекрасная, но совсем не поэтическая реальность.

...И незачем ему, чтоб с сердцем говорить,
Бесцельные слова слагать в пустые фразы...

Слова не нужны - достаточно одного болезненного и острого поцелуя, вскрывающего вены.
Достаточно, чтобы понять и принять, утонуть в чужой душе, открыть свою душу, услышать все, что не сказано, и сказать все, чему не можешь подобрать слов. Страшное это искусство - чары крови, и, наверное, страшно, когда на этих чарах выстроена вся жизнь, но так уж сложилось."


"-Наказание мое, - второй раз за последние полчаса повторит Орнольф.
-Счастье, - возражает Альгирдас.
И разве можно не согласиться с ним?"


"К чему Орнольф так и не смог привыкнуть, это к тому, как люди умудряются не помнить о том, что вокруг них тоже люди. Такие же как они. Имеющие столько же прав на жизнь. Привыкнуть не смогу - научился принимать это как факт, делать на это поправку, учитывать в расчетах. Но по сей день горько недоумевал: как же так вышло, что даже Змей, даже егг чудовищный сын, человечней множества настоящий людей.
Сейчас он баюкал на руках слишком человечного вампира и слушал исповедь упыря куда более страшного. Человека. Обычного, в прошло не слишком удачливого человека. Сколько их - вот таких? Сколько людей на место вот этого удержались би от искушения? И стоят ли они того, чтобы защищать их?
Эйни сказал бы, что стоит. В свои двадцать лет Орнольф тоже не совневался в этом"


Наталья Игнатова. Охотник за смертью.