Пара моментов из жизни(не-жизни) испанского Шабаша года эдак 1604..или ещё какого-нибудь.1604...Испытания на боль: как забавно, думают, наверное, стоящие вокруг собратья, сколько ещё времени сможет этот новообращенный терпеть боль? Ощущать, как огонь обжигает его кожу – огонь, самое страшное оружие, что только можно применить против каинита.
Говорят, я потерял сознание через десять минут. Епископ была довольна. Впрочем, она очень часто была мной довольна.
Потому, что рассердивших её ждала смерть.
Звон стали о сталь. Слабо освещенный зал, повязка на моих глазах – полупрозрачная, так что и без того слабо видный силуэт противника становится совсем плохо различимым. И все-таки – это не полная слепота.
-Будь внимательней. Ты отвлекаешься на посторонние мысли. – Стремительным движение клинок противника задевает мое плечо. Резкая, довольно сильная боль – теперь держать меч ещё трудней, чем раньше.
-Нет. Просто ты – быстрей. – Тихо огрызаюсь в ответ, рискуя пропустить ещё один удар – теперь противник – кажущийся почти точной моей копией в слабом свете нескольких ламп на стенах. Но.. короче волосы, холодней прищур, острее черты лица – и они уже не человеческие. Ты – Зверь. Чудовище. Монстр. Избавься от всего человеческого. Тогда ты станешь сильней. -Твои проблемы. – Кривая усмешка осветила лицо Рамона – каинита, Тореадора-Антитрибу и моего «брата». У нас был один Сир.
Звон стали о сталь. Я устал, слишком сильно болит плечо и почти перестала работать левая рука – с коротким кинжалом – паре к мечу в правой.
Пропускаю ещё один удар, потом ещё. Оружие выпадает из ладоней – сил держать разом потяжелевшие клинки уже нет.
-Ты проиграл. – В темных, почти черных глазах Рамона – ни капли сострадания. Наоборот – злобная насмешка надо мной.
-Знаю. – Резким движением срываю с глаз тонкую ткань, с силой комкаю повязку в кулаке. Рана на плече от этого жеста начали болеть ещё сильней, но в голове не появляется даже мысли зарастить её – сама затянется. Чуть позже.
-Продолжим? – С улыбкой, не скрывающей острые клыки, спрашивает Рамон, небрежным пинком отправив жалобно звякнувшую шпагу в мою сторону.
Отрицательно мотаю головой. Молчу – потому что знаю, что мой голос сейчас сможет выдать все эмоции. А это- не самое нужное в данный момент. Особенно если стоишь лицом к лицу с таким опасным Собратом, как Рамон Себастьяно дель Фариа.
-Хм. – Он недовольно морщится, потом пожимает плечами, всем своим видом показывая, что ему, вообщем-то, все равно, будет ли продолжение поединка или нет. Мой отказ значит лишь то, что Рамон упустит возможность ещё раз поиздеваться над младшим темпларом. И все. –Тогда иди.
Он отворачивается от меня- не всем телом, теперь стоя полубоком, и будто бы отстраненно разглядывает стену, с её каменной кладкой.
Кивнув, с трудом наклоняюсь и, подняв с выложенного плиткой пола шпагу и кинжал, разворачиваюсь и медленно, напряженно вслушиваясь в тишину зала, иду к выходу.
Ошибка.
Никогда нельзя поворачиваться к Собрату спиной. К любому. Тем более, если он вооружен. Никогда. И ни при каких обстоятельствах.Услышав с трудом уловимый свист стали, пытаюсь успеть развернуться к неведомой опасности. И успеваю – почти. Чтобы почувствовать, как в правое, уже и без того рассеченное в сегодняшнем поединке плечо, вонзается короткий, широкий метательный нож.
-Ты подставил спину. – С довольной усмешкой сообщает Рамон, наблюдая, как я всеми силами пытаюсь сдержать гримасу боли. – Твоя ошибка.
Сил ответить – уже нет. Коротко кивнув, отступаю на пару шагов назад, стискивая в руках оружие и стараясь не обращать внимания на боль в плече. Найдя на ощупь дверную ручку, все также, спиной, выхожу в пустой коридор, дарящие блаженное одиночество.
Лишь потеряв все остатки Человека внутри себя, мы сможем выжить. Выжить в этом водовороте ненависти друг к другу, борьбы за власть и человеческой крови. Стать монстром. Забыть про такие слова, как доверие, доброта, нежность. Помнить лишь гнев, злость, ярость, жестокость, чужую боль и смерть.
Когда-нибудь мы ещё встретимся, Рамон. Ты и я. И, поверь, когда-нибудь уже я, а не ты, будешь на стороне проигравших.
***
В её глазах – а они, это ведь всем известно, зеркало души, ни осталось ничего человеческого. Ни малейшего намека хоть на какие-то человеческие чувства: жалость, сострадания, сочувствия. Только вечный Голод, присущий всем Собратьям, дикая жестокость, вечная жажда власть и наслаждение от боли других. И ничего кроме.
О да, Епископ Барселоны, Паола Росарио де Рибера де Эрнандес была эстетом. Не таким, как каиниты из клана Тореадор-Антитрибу, отнюдь. Но она любили искусно проведенные пытки, обожала наблюдать, как корчатся в предсмертных муках несчастные жертвы. И - никогда не отказывала проверить своих телохранителей на стойкость. На выносливость, на смелость. Стоит заметить, что иногда эти испытания заканчивались смертью охранника. Что ж, по мнению Епископа это значило лишь то, что он был недостаточно силен.
-Я уронила свой браслет в огонь. Достань его. – С силой удержав себя от того, чтобы не вздрогнуть, опускаю глаза на сидящую в роскошном кресле Ласомбру. Встречаюсь взглядом с её беспросветно-черными глазами и заставляю себе не_бояться. Или хотя бы делать вид. Это ведь когда-то закончится, верно? Я выберусь из замкнутого, адского круга её власти, выбьюсь дальше. А для этого –надо просто это переждать. Пережить. Выжить. Конечно, моя Госпожа.
- Конечно, моя Госпожа. – Уронила, да? Кресло повернуто спинкой к камину, да и стоит от него довольно далеко. Метко же вы «роняете» свои украшения, Госпожа.
Осторожно, прищурившись, опускаюсь на колени рядом с опасным, враждебным огнем. Среди режущих глаза языках пламени можно разглядеть браслет – один из многочисленных на изящных руках Епископа. Беспощадное пламя уже заметно подпортило украшение, и вряд ли с ним что-то смогут сделать даже самые искусные мастера-ювелиры.
-Я жду. –Раздается за спиной равнодушный, с легкими нотками скуки, голос.
Заставить её ждать – возможно, один из самых глупых проступков, который может совершить Собрат, ставший телохранителем Епископа Барселоны. Самый глупый, разумеется - рассердить её. Но это – уже та крайность, за которую свершившего ждет мучительная смерть.
Резким движением закатив рукав рубашки и силой прикусив нижнюю губу, тянусь к украшению, мирно лежащему среди потрескивающих поленьев. Руку мигом обжигает страшная боль, к которой даже привыкнуть нельзя. Хочется сбежать отсюда, забиться в самый темный угол и избавиться, хоть как-нибудь избавиться, от этой страшной боли. И страха.
Пальцы судорожно сжимаются вокруг изуродованного украшения, и раскаленный металл только добавляет страданий.
Когда-нибудь и Вы будете также страдать, Епископ. Когда-нибудь, я заставлю вас ощутить ту же боль, что испытываю я каждую ночь, выполняя ваши прихоти и прикрывая вас от многочисленных врагов.
-Моя Госпожа. – С большим трудом опустившись на одно колено перед креслом, протягиваю ей на левой, здоровой (хотя ещё не успевшее остыть украшение и на этой руке оставит ожог) весьма и весьма подпорченный огнем браслет. Правая кисть, обгоревшая и неимоверно болящая, спрятана за спиной.
-Хм… - Холодная улыбка змеится по тонким губам Ласомбры. Резко ударив меня снизу по протянутой ладони, она краем глаз проследила падение украшения на пол и перевела насмешливый, злой взгляд на меня.
-Благодарю тебя, мой темплар. – Небрежно приподняв кончиками пальцев мою голову за подбородок, Епископ посмотрела мне прямо в глаза, пытаясь отыскать в них хоть малейший признак страха. Или ещё каких-либо эмоций, за проявление которых можно было наказать нерадивого телохранителя.
Зря вы что-то ищите, Госпожа. Ваша жестокость вытравила из моих глаз все эмоции. Они спрятаны далеко, очень далеко – и я не позволю вам туда добраться.
-Молодец, мальчик мой. – Псевдо-ласковое прикосновение пальцев к щеке вырвало меня из размышлений и заставило вздрогнуть, как я не старался сдержаться.
Заметив это движение, Епископ подалась вперед, продолжая смотреть мне прямо в глаза.
-Тебе что-то не нравится? – Её пальцы скользнули с щеки вверх, зарывшись мне в волосы.
-Нет, моя Госпожа. – Я покачал головой – едва заметно, не опуская глаз. – Мне все нравится.
Боль от обоженной руки продолжала терзать меня – и через некоторое время её уже нельзя будет терпеть – и я знал это. Но мне придется это пережить –как и все предыдущие попытки Епископа Барселоны унизить, сломить и просто поиздеваться надо мной. Почему-то именно я ей приглянулся больше всего, как объект кровавых развлечений. Будь проклята моя красота, унаследованной от моей покойно матери – и моя чертова гордость, заставляющая раз за разом, даже если я осознавал, что от этого будет хуже, подниматься с пола и смотреть моей мучительнице в глаза.
-Ты ведь мне врешь. Я знаю. – Она сильно, до боли, стиснула пальцы в моих волосах, наклонившись ещё ближе ко мне. Чувствуя, что бездонные черные омуты её глаз скоро окончательно затянут меня в свою пропасть, я попытался хоть как-то отгородиться от этого. Вспомнить хоть что-то, что могло бы помочь хоть немного, но противостоять этому зловещему очарованию. Но память, истерзанная память, кажется, теперь хранила лишь жестокость, кровь и страх - и ничего кроме.
И глаза Епископа, злые, свирепые, и жаждущие чужого страдания, были напротив моих - давно ставших равнодушными в попытке сохранить за маской безэмоциональности хоть какой-то намек на остатки человечности и души.
И в этих черных глазах мелькнул Приказ. То, чему, даже при всем желании и трате всех сил, невозможно было противостоять.
-Раздевайся. – Отпустив меня, Ласомбра ленивым, медленным жестом потянулась к плетке, свернувшейся, как черная, беспощадная змея, на подлокотнике кресла.
Мыслей не осталось. Эмоций тоже. Лишь отстранённая, рабская покорность Приказу.
Когда-нибудь... когда-нибудь, Епископ, я вам отомщу. Я заставлю вас также страдать. И испытать ту же боль, что испытываю я…
Если, конечно, смогу пережить эту ночь. И все последующие, наполненные страхом, болью, жестокостью и отчаянной попыткой спасти свою собственную душу от полного сожжения на безжалостном костре Меча Каина.
прим.
Меч Каина- одно из самоназваний Шабаша.
@темы:
Парусники детей Тьмы,
Шабаш в городе