Птичий Пастырь смотрит на солнце, не моргая. Золотые лучи плавятся на его тонких косах и мелкими монетами остаются на плечах. Птичий Пастырь не улыбается, только глаза хранят две капли неба - прозрачные, как вода горных озер и необъятный купол над ними.
Шаги его босых ног беззвучны - по опавшим листьям и камням, льду и песку. Птичий Пастырь держит в пальцах, тонких и ломких, как березовые веточки зимой, флейту - и каждый его выдох это выдох мелодии, бьющейся, как сердце в маленькой груди.
Он знает музыку каждого пера, что ловит ветер под куполом небес. Он знает всех птиц.
Его музыка смешна и печальна, пронзительна и безразлична, пахнет снегом и первыми цветами, кровью и молодой листвой.
Но самая грустная нота звучит протяжно и безнадежно. Юи-и-и! Она падает подстреленной птицей, затухает умирающим дыханием.
Её унёс северный ветер, вырвал из ладоней отца. Юи-и-и! Перья и бубенцы, пальцы - тростник, веточки-ключицы и серебро волос, что Птичий Пастырь заплетал в косы, как у себя.
Он зовет, и мелодия плывет по течению неба, петляя между облаков, уносится по четырем сторонам света на крыльях - слабых и сильных, белых и черных, хищных и трепетных. И в каждом уголке мира звучит отчаянно-горькое - Юи-и-и, полынь глаз и звон голоса, легкий шаг и пахнущие мать-и-мачехой глаза, перья и флейта, что вырез из ясеня отец - чтобы звала, чтобы узнала каждое перо под небом, что шла рядом по бесконечным дорогам.
Осень опускает на косы Птичьего Пастыря пылающий венок кленовых листьев, зима выбеляет волосы снегом, весна бросает в лицо запах мокрой земли, а лето - душистый пот изнемогающих от жары трав. Но её нигде нет, и всхлип флейты, одинокий и отчаянный, звучит последний раз, и плачут вместе птицы - от запада, где песок и звезды смотрят друга на друга с улыбками, до востока, где покачиваются на глади озер лотосы.
И когда Птичий Пастырь закрывает глаза, на его плечо ложится легкое перо, а на другое опускается та, чей голос - горькая мелодия флейты, звон бубенчиков из серебра и свист снега, не тающего на оперении; слишком долго её держал в объятьях северный ветер.
А потом они идут вместе по дороге, и солнце смотрит им в глаза, а они – смотря на него, не моргая.