конкурс "витраж". 50 слов, с которыми нужно написать рассказ.
Лестница
Кровь похожа на расплавленный рубин. По изогнутым стеклянным трубкам размеренно катятся тяжелые, соленые капли и в объемном, прозрачном сосуде смешиваются с густым, словно патока из детских воспоминаний, эликсиром. Алые искры гаснут в синеве, забравшей цвет у осеннего неба.
«Слишком много соли», – думает Йери, пряча мерзнущие ладони в рукава рубахи. В его рыжих волосах закатное солнце рождает медные отблески, и свет превращается в маленькие лужицы на плечах.
Вязкая, как камедь, тишина, растекается по углам лаборатории. Лишь слабый плеск в углу, едва уловимый треск стекла и тихое шипение в ретортах – больше ничего.
Так тихо бывает лишь перед грозой, когда ещё не покинули тучи первые струи дождя, и невозможно предугадать, в какой момент рвано закричит гром, и горизонт расколет изогнувшаяся в танце молния.
– Пора, – тяжелая ладонь Лено рубит воздух. Тускло блестит золото кольца на узловатом пальце старика.
Йери молчит. Лишь когда ожидаемым жестом старший из ученых кладет руку на худое плечо, он разжимает губы.
– Среди встреченных мною были и такие, что желали добраться до цели нашего искусства, но в нетерпении дождаться окончания дела…
Его останавливают плавно поднятой ладонью. С пальцев Иржэна стекает вода: он долго отмывал едкий, как уксус, раствор с кожи.
– Лено прав. Пора. Микель, помоги мне.
Четвертый алхимик охотно отставляет в сторону бокал, с которым просидел весь вечер. Золотистый свет проходит сквозь тонкий хрусталь и тонет бликами в терпком, пряном белом вине. Микель не притронулся к нему.
Йери нервно потирает запястье пальцами. Рядом – жадно глотает воздух Лено, глядя, как среди сливающихся течений алого и небесно-голубого медленно шевелится крохотное тело. В глазах плывет и, кажется, что все вокруг – только мираж. Что все годы головы алхимиков дурманил хмель, и никогда не существовало той необъяснимой сладости моментов. Моментов, когда они понимали, что ещё на один шаг подошли ближе к цели.
Молодой ученый ловит благосклонный взгляд старика. У Лено странный, кажущийся несуществующим, оттенок глаз – они светло-зеленые, как молодая трава. Ему больше семидесяти, но под сухими руками красный камень покорно превращается в живое серебро, и узловатым пальцам подчиняются железо и свинец, медь и ртуть. Спокойный, как седой, мшистый валун, он помог справиться Микелю с узелками сознания, духа и души того крохотного, ещё слепого создания, ради которого четверо алхимиков забыли на пять лет про весь остальной мир.
По темнеющему небу за узким окном бежит рябь, словно близится гроза. Горизонт кажется перевернутым серебряным кубком с черненными стенками. Крохотные, растрепанные ветром облака бегут по куполу-дну пузырьками в игристом вине.
Уже спали духота и жар южного дня, и с моря тянет прохладой. Она должна принести спокойствие, но даже когда сквозняк ерошит волосы, Йери все равно чувствует тревожное головокружение.
Он боится. И мокрые ладони сплетаются в широких рукавах рубахи, скрывая чувства, способные разбить привычное для друзей спокойствие.
Иржэн и Микель осторожно снимают трубки и отсоединяют реторты. Пахнет солью, кровью. И льдом – словно за окном не душный летний вечер, а ломкое морозное утро.
Слышится тонкий звон стекла, и этому звуку вторит нетерпение рыжего алхимика. Йери прикусывает нижнюю губу; на его предплечье снова ложится ладонь старика:
– Никогда не признавался в этом... Но мне страшно, – он медленно отводит глаза в сторону, словно пересиливая желание впиться взглядом в округлые очертания прозрачного сосуда, ставшего на год материнской утробой ещё безымянному созданию.
Секунды текут размерено. Их бег невозможно остановить.
– Мои учителя говорили, что нельзя встать на одну ступеньку с Богами. Но Они – умерли. А мы просто построили новую лестницу. Вот и все.
Голос Йери звучит рвано, хрипло. Но каждый новый звук – словно пьянящий глоток воды умирающему от жажды. Кажется, ещё немного и рыжий алхимик захлебнется в своих чувствах. Лено сжимает ладонь крепче. Молча.
Светлокожий и светловолосый Микель отступает на шаг и резко сплетает между собой ладони – со стороны он кажется мазком света в белой хламиде; лишь вблизи станут видны прожженные на ней дыры и пятна. Иржэн открывает последний клапан – и для Йери время нагло улыбается, застыв на полушаге. Жизнь втекает по тонким, свитым в жгуты, невидимым нитям – сознание, душа, дух – в крохотное тело. Мгновения тянутся, как темный мед…
Тишину лаборатории разрывает жалобный детский крик. Микель опускает руки; по вискам катятся капли пота, но на посеревших губах алхимика – улыбка.
– Я успел… Он жив.
Время, расхохотавшись, устремляется дальше, и Йери соскальзывает в короткое, кажущееся черной вспышкой, беспамятство. Его подхватывает Лено.
– Новая лестница, рыжий, – старик улыбается и подталкивает вперед, – и нам ещё нужно научиться по ней ходить. Впятером.
Ребенок плачет.
Йери смеется.