[2691]

Танрангла вспыхивает в ночи гирляндами огней. Размытые отражения скользят по воде. Их покачивают волны, которые, шелестя, набегают на отмели и со змеиным шипением трутся о камни. Море черное, и кажется, что оно – гладь вечного Зеркала, рассекающего мир на ушедшее и настоящее.
Пахнет солью. Скрипят реи и мачты. Доносится из кабаков музыка, но она больше похожа на плач расстроенных инструментов.
Когда Аймнар-тоон закрывает глаза, для нее угасают все звуки, кроме шепотов ветра и моря.
Она помнит так много и так долго, что Танрангла для нее – Таан-ра Гра-эла, ныне потерянная земля сидов. Аймнар– тоон чудится, как, невидимая в темноте, поднимается в горы дорога. Она змеей обвивает колючие склоны и кладет голову на плато. Там – выжженные за века до белизны камни под зеленоватым небом. Там – ломкая и сухая трава, и давно не растут цветы. Там – так тихо, что слышно дыхание. Там – …

АЙМНАР-ТООН

…глаза казались пронизанными солнечными лучами, как воды южного моря. Ясные и светло– голубые. Если вглядываться в них долго, можно было увидеть на мгновение отблеск серебристых плавников.
– Лаа-ай…
– Лаа-айшар! У тебя рыба вместо мозгов!
Фиалки на висках Аймнар-тоон опустили лепестки. К молодым сидам спешил коренастый суалехец. Человек размахивал револьвером, и от барабана сыпало белыми бликами солнце.
– Эта штука не работает! Твои расчеты не верны. Чем больше ты советуешь, тем хуже получается.
– Неловкость твоих рук увеличивается день от дня, Кера Тан, – сид нежно сорвал с виска подруги цветок и заложил за длинное ухо.
Хмурое лицо мужчины прорезала улыбка.
– Может, порох отсырел.
– После недавнего дождя все может быть, – сказала Аймнар-тоон.
Она посмотрела в сторону рощи, где в кольце менгиров застыли в причудливом танце почерневшие и сухие деревья. Благословенное место сидов поднималось в центре плато, наполненное силой, одинокое и гордое.
– Если дни напролет читать заклинания на могиле бога!.. Действительно, может случиться все, – улыбнулся Кера, и длинный хвост Лаа-айшара недовольно свился в кольцо.
– Это природа оплакивает наших Отцов и Матерей, – тихо ответила Аймнар-тоон.
Человек отмахнулся. Голубоглазый сид ощерился:
– Иди, заниматься дальше своими игрушками, Тан. Не лезь в наши дела.
– Мне бы твоего отца… – потер облезающий нос Кера. Лаа-айшар отвел взгляд от деревьев рощи:
– Он занят.
– Третий день?
Сид не ответил, щелкнули прорезавшиеся на хвосте шипы. Взглянув на них, Кера Тан с иронией хмыкнул:
– Твой отец куда более приятная личность. – он убрал револьвер и направился к видневшимся неподалеку палаткам лагеря звездочетов.
Аймнар– тоон посмотрела ему вслед и обняла за плечи друга.
– А вдруг зря мы ничего не сказали им?
– Они бы испугались, – негромко ответил Лаа-айшар, – пойдем. Дождемся отца.

Таан-ра Гра-эла вырастала из скал белоснежным плетением балконов и темно– пепельным – эркеров. Последние дни улицы были пусты, и скользивший по ним ветер влек за собой стекавшие с плато невесомые песчинки.
У Лаа-айшара подергивался кончик носа. В воздухе пахло солью, нагретыми солнцем камнями и горными травами. В неповторимый аромат скального города вплеталась тревога – ее молодой сид чувствовал так же ясно, как ладонь Аймнар-тоон в руке. Он думал, что похожие ощущения преследуют и отца, и деда, и остальных детей Богов.
Течение времени влекло мир к краю. За краем не существовало ничего.
В полосе наливающегося багрово– фиолетовым цветом горизонта Лаа–айшару чудилась пустота, всепоглощающая и безразличная. Он видел, как она растягивается вдоль моря, и звезды с грохотом обрушиваются в ее раскрытую пасть.
Молодой сид покачнулся, но его подхватили под локоть две ладони. Аймнар–тоон помогла сесть Лаа–айшару возле перил, за которыми скалы обрывались к узкой полосе берега.
– Что с тобой? – лепестки фиалок на висках дрожали.
– Там огни. – Лаа–айшар смотрел вниз. – Корабли. Люди.
– Единственные люди на Таан–ра Гра–эла – звездочеты Тана, – попыталась успокоить его сида.
– И нас нет… – как будто не слыша, продолжил Лаа–айшар.
Его светлые пряди как будто собрали всю пыль острова. Они безвольно вились по плечам и спине вдоль крыльев. Перья выцвели и потеряли цвет. Сид опустил голову на руки, и лицо с тонкими и вытянутыми, как у гончей, чертами исказила боль. На висках Аймнар–тоон фиалки сомкнули лепестки, бутоны спрятались в волосах, перевитых плющом. Сида словно стала меньше. Вздрогнули по– птичьи тонкие плечи, и из непрозрачно– лиловых глаз сбежали две большие слезы. На скулах от влаги вспыхнули под закатным солнцем змеиные чешуйки.
– Лаа–ай, но старые поют…
– Они поют, чтобы мир не упал в пустоту, – отрезал молодой сид.

Кера Тан зажег лампу, когда солнце опустилось за горизонт. Менн Лин, выходец из северного Суалеха, поставил у локтя руководителя деревянную чашку.
– Здешние травы хороши для чая, – ответил молодой человек на вопросительный взгляд.
– А, помню. Ты говорил.
– Вот. Собрал и высушил.
Кера поднес чашку к губам. Горячий напиток смочил густые усы цвета соли с перцем и обжег нёбо. Вкус оказался вяжущим и мягким.
– Нери уже заступил на смену. Бедняга. – карие глаза Менна смеялись. – Он встал на три деления раньше меня. Что у тебя нового, Кера?
– Ружье не стреляет. Револьвер тоже. Чертова гроза! Порох отсырел.
– Отсырел? А выглядит неплохо. А ты когда– нибудь прежде видел такой дождь? – молодой человек сел рядом и поставил между ступнями керамический чайник с ручкой, оплетенной стеблями травы. Кера качнул головой.
Звездочеты ненадолго замолчали, вспоминая разразившийся позапрошлой ночью шторм. Сильный ветер едва не унес палатки, а огромные капли отливали зеленым и мерцали в темноте.
– Повышенное содержание фосфора… – начал Лин, но Кера жестом попросил его замолчать и почесал небритую щеку:
– Природная аномалия.
– Так говорят сиды?
– Нет, они считают, что природа оплакивает Богов. Не знаю, как поэтично они назовут завтрашнее солнечное затмение.
Менн рассмеялся, но Кера продолжал серьезно смотреть перед собой. Молодой человек начал заинтересованно постукивать ногой по горячему боку чайника.
– Волнуешься из-за чего-то, Тан?
Астроном поднял глаза к небу, где одно за другим проступали бледные созвездия, и прикрыл лицо рукой:
– Чувство такое, будто звезды смещаются.
Менн взглянул обеспокоено.
– Я верю астролябии, а не своим глазам. Иначе давно сошел бы с ума, – успокоил его Тан. – Затмение завтра во втором делении?
– И в пятнадцать малых, – ответил молодой человек. Он прикрыл глаза и прислушался. Из одиноко стоявшей в центре плато рощи текло густое пение сидов.
Тан кивнул, щелкнул себя по замерзшему уху – в последние годы его слух стал хуже, и мягкие переливы казались шепотом.
Менн ссутулился, положив ладони на горячие бока чайника.
Вечером в горах холодало быстро.

Затмение наступило в первую четверть третьего деления. Мир стал багровым и словно потерял остальные краски. Холодная тень накрыла лагерь суалехцев и расползлась по плато чернильной каплей, протянула щупальца к улицам города, а затем тяжело стекла в море.
Наблюдавшие затмение молодые сиды шептались между собой. Их родители пели в роще.
Лаа–айшар опирался на руку Аймнар–тоон, прикрыв глаза. Ночью ему привиделась толща северных гор, тяжелых и давящих. В их корнях перекручивались тела тварей, чьих имен молодой сид не знал. Во сне он чувствовал свое одряхлевшее тело и безвольные крылья. Летать Лаа– айшар больше не мог.
– Смотри, Лаа–ай, от солнца остался только ободок. Скоро и его совсем не станет.
Молодой сид резко прижал подругу к себе, словно пытаясь защитить. Она удивленно вскинула голову.
Луна полностью скрала солнце. На плато легла тишина. Только ветер потрескивал, надламывая траву, и неотличимо от него звучало пение старых сидов.
Пятно луны дрогнуло и начало таять на краях.
– Смотрите! – испуганно вскрикнула сида лет десяти.
Между молодыми пронесся тихий ропот.
Освобождающееся солнце наливалось зеленью, как старое бронзовое блюдо, а луна сжималась до крохотного пятна. Она стала точкой и исчезла.
Плато коснулись блекло– изумрудные лучи.
– Как тихо… – Лаа–айшар замер, обнимая Аймнар–тоон. Она стояла неподвижно, боялась пошевелиться.
Сид развел руки внезапно.
– Отец! – взметнулся крик.
Молодые сиды бежали к роще один за другим. От черного круга деревьев тянуло холодом, и землю покрывал серебряно–молочный иней. Над камнями парили белесые и бесплотные силуэты.
– Зеркало разбилось.. – тихо проговорила Аймнар–тоон.
Ледяной ветер поймал перо из крыла Лаа–айшара и повлек к пронзившей благословенное место трещине.
– Лаа–айшар! – задыхаясь, в круг деревьев ворвался Кера Тан. Его всегда аккуратно заплетенные волосы растрепались.
Суалехец остановился в десяти шагах от чернеющего края и вскинул голову. Он увидел призраков и попятился, выхватил револьвер. Звук вхолостую прокрутившегося барабана прозвучал резко и громко. Пять щелчков разорвали вязкий воздух.
– Они тебе ничего не сделают, Кера, – безжизненно сказал Лаа–айшар.
Человек испугано посмотрел на него и высыпал на ладонь порох. Между пальцев просыпалась серая пыль.
– Все изменилось, – в глазах Аймнар–тоон замер страх.
Этой ночью не было звезд и луны. Не было пения птиц, словно они боялись, прячась в трещинах между камней, или исчезли. Не было в Таан-ра Гра-эла никого из сидов старше Лаа-айшара.

ЛАА-АЙШАР

- Уходите, - Лаа-айшар стоял на краю вспоровшей землю трещины, и его крылья медленно покрывались инеем.
Молодые сиды смотрели испугано. Аймнар-тоон опустила ладонь Лаа-айшару на плечо, он не заметил. Сид безмолвно смотрел на белесые тени и угадывал в призрачных чертах знакомые лица: хмурый изгиб бровей Йеена-айто, хранителя Таан-ра Гра-эла, птичий нос Ниен-аол, Матери Парусов.
- Где твой отец?! – суалехец схватил Лаа-айшара за локти и встряхнул.
Один дух поднялся высоко, и зеленое солнце пронзило полупрозрачные крылья.
- Отец… - прошептал сид.
Его крылья дрогнули, но не распахнулись. Аймнар-тоон крепко оплела их руками и потащила Лаа-айшара прочь.
- Кера, помоги мне. Остальные…
- Отец! – выкрикнул сид, пытаясь вырваться. Бледная тень перышком заскользила вниз.
Суалехец навалился на Лаа-айшара, прижимая к земле. Ему помог один из молодых, сид с тяжелыми бараньими рогами и волосами, которые превращались на концах прядей в густо алые с бордовым перья.
- Держи его крепче, Раэг-бра, - попросила Аймнар-тоон. Лаа-айшар дернулся еще раз и затих.
Молодые сиды окружили их неровным полукольцом; перешептываясь, они опасливо смотрели на черные менгиры и духов, которых становилось с каждым коротким делением все меньше. Кто-то кинулся к исчезающей тени и его, как и Лаа-айшара повалили на землю.
Аймнар-тоон медленно поднялась. Она оттеснила прочь стоявших слишком близко к трещине и развела руки:
- Уйдите. Уйдите все за круг.
Среди молодых пронесся недоверчивый ропот.
- Это наши… наши старшие? – робко спросила маленькая сида.
- Сейчас же! – закричала Аймнар-тоон.
- Отпусти… - прохрипел Лаа-айшар. Сжимавший его горло Раэг-бра обнажил клыки. – Ее… не услышат.
Кера Тан оглянулся, сиды стояли на месте. Он откатился в сторону и сел, тяжело дыша и накрыв ладонями колени. Лаа-айшар был выше его на несколько голов и сильнее. Раэг-бра разжал когти.
Лаа-айшар встал и повторил:
- Уходите. Отцы и Матери создавали нас, чтобы мы следили за этой стороной Зеркала. Там, - он коротко мотнул головой в сторону трещины, - нам не место.
- Вы слышали, что сказал сын Голоса Прародителей, - вздернула подбородок Аймнар-тоон.
Молодые сиды снова зашептали, и полукольцо распалось.
- Они не посмеют сюда вернуться, - Лаа-айшар поднес к вискам дрожащие пальцы. – Слово моего отца нерушимо.
- Ты – не он, - прищурился Раэг-бра и упрямо наклонил голову.
Суалехец тяжело поднялся и встал между сидами. Он хрипло выдохнул:
- Что произошло?

В Таан-ра Гра-эла молодые сиды собирались в огромной пещере. Они громко переговаривались, спорили. Мелодичную речь эхо превращало в неясный шум. Бледно-золотой свет от пористых, как губки, камней переливался на лицах и сводах.
- Нужно узнать, что произошло в других городах, - выскочил в центр Раэг-бра.
Сиды смолкли.
- Направить корабль? – спросил кто-то.
- Ты - сын Ниен-аол, Матери Парусов, - раздалось из толпы, - ты и должен плыть.
- А что делать нам?
- Сохранить город?..
- Пусть решают старшие! – выкрикнул совсем молодой сид. Он вышел к Раэг-бра и оглядел собравшихся хмурым взглядом. – Стыдно. Вы словно люди.
Последнее слово молодой сид выплюнул.
- Шепчитесь, волнуетесь, спорите. Как стадо. Эй, дети Хранителя Таан-ра Гра-эла, Голоса прародителей, Отца Жизни, Судьи, Матери Парусов! Диа-аин, Лаа-айшар, Шаах-елан, Навин-иле, Раэг-бра! Решайте!
Последний положил когтистую руку подростку на локоть:
- Потише, Ивья-ли, мы все решим.
Вперед вышла дочь Судьи, маленькая, как детская кукла, и, словно стеклянная, сида с перламутровыми глазами.
- Пусть городом управляет Диа-аин. Если справился его отец, то справится и он. Лаа-айшар попробует обратиться к духам и узнать, что произошло со старшими. Шаах-елан позаботится о земле. Тебе, Раэг-бра, быть посланником. Так сказал я, Судья Таан-ра Гра-эла.
Стоявший в первых рядах кареглазый и рыжий Диа-аин склонил голову, соглашаясь со словами изящной сиды.
- Погодите! – сквозь расступавшуюся перед ней толпу прошла Аймнар-тоон. За девушкой следовал старый суалехец. – На небе не осталось ни луны, ни звезд, чтобы путешествовать морем.
- Пусть летит Лаа-айшар, - повысил голос Раэг-бра. – Он – сын Голоса, и духи будут подсказывать ему путь. К тому же, он лучше сможет рассказать, что произошло, и собирать корабль ему не нужно.
Айманар-тоон задержала дыхание.
Старшие сиды посмотрели на неподвижно сидевшего на светящемся камне Лаа-айшара. Бледный свет обрисовывал худую и жилистую фигуру и золотил кончики длинных ушей.
- Он прав, - сид не пошевелился. – Аймнар, зачем ты привела его сюда?
Взгляды присутствовавших обратились к Кера Тану. Старик кашлянул на тыльную сторону ладони.
- Я хотел попросить разрешения моим людям остаться на Таан-ра Граэ-ла. Раньше я говорил бы с Лаа-риманом, но теперь не знаю, к кому обратиться. – в карих глазах старика ненадолго вспыхнули ехидные искры. – По всему выходит, что к тебе, Лаа-айшар.
Навин-иле подняла ко лбу почти прозрачную ладонь:
- Нам не до людей сейчас.
- Они не будут вам мешать. Я хотел сказать, что оставлю за старшего Менн Лина. Он тоже суалехец. Я обещал Лаа-риману говорить каждый раз, когда что в нашем лагере меняется.
В круг вышел Диа-аин.
- Ты будешь менять решение отца, Лаа-айшар?
Сид отрицательно покачал головой.
- Кера Тан, ищи суалехцам другого покровителя среди нас. Завтра утром я полечу сначала на Аай-еену, затем на Фиара-реи. Я буду более быстрым посланником, чем рогатый.
Раэг-бра обнажил клыки. Фиалки на висках Аймнар-тоон поникли.

Ночь была черной, лишь далеко внизу светилось море. Казалось, за день оно впитало зеленоватый свет нового солнца и теперь спешило отдать его небу. Волны вспыхивали холодными искрами.
Аймнар-тоон зашла в комнату Лаа-айшара. Окна спальни выходили на высокую и отвесную скалу. Сид нахохлившейся птицей сидел на перилах балкона и смотрел вниз на шипевшую между камней воду.
- Ты ведь вернешься?
- Да, - хмуро ответил Лаа-айшар. Сида подошла к нему, обвила руками шею и прижалась щекой к холодным перьям. Они пахли летней травой и горячей каменной пылью.
- Помнишь, когда мы были маленькими, мои родители уехали на Фиара-реи по просьбе твоего отца и не вернулись? Лаа-риман взял меня в свою семью, к тебе.
Сид накрыл ее ладони рукой.
- Помню. Ты плакала дни напролет. Я пытался тебя развеселить и подбрасывал в постель мышей.
Аймнар-тоон тихо засмеялась.
- Ты будешь осторожен?
- Мои крылья хорошо знают небо, а дорогу подскажут, - он хмыкнул, - духи. Рогатый бил копытами землю, пытаясь выставить меня с Таан-ра Гра-эла.
- Вы дрались и в детстве, и сейчас.
Лаа-айшар обернулся. Он мягко коснулся ладонями лица сиды и поцеловал ее. Цветы на висках Аймнар-тоон раскрылись.
- Есть за что, - прошептал Лаа-айшар.
Аймнар-тоон запустила ладони в светлые волосы сида, потянула его к себе. Лаа-айшар спрыгнул с перил, без труда подхватил ее на руки и закружил. Они вместе упали на заросшую плотным и мягким мхом каменную кровать, и дыхание сиды запуталось у кончика длинного уха Лаа-айшара.

Посланника провожало пятеро. Новые старшие серьезно смотрели на Лаа-айшара, а в глазах Аймнар-тоон дрожали слезы.
- Смотри, не попади в грозу, - сухо посоветовал Отец Парусов.
Лаа-айшар обернулся:
- Не переживай, рогатый.
Он расправил крылья, и серые перья поймали отблеск бледно-голубого с прозеленью рассвета.
- Мы ждем твоего возвращения, - сказал Диа-аин.
Лаа-айшар не ответил. Он сорвался с камней вниз, а через мгновение взмыл к редким облакам. Первые, резкие, удары крыльев оглушили старших и Аймнар-тоон, а потом стихли. Фигура сида стремительно уменьшалась, становясь пылинкой на прозрачном и непривычном небе. Потом она исчезла.
Лаа-айшар летел на восток к Аай-еене и вспоминал трещину, шрам, изуродовавший благословенную землю, могилу одного из Великих Отцов. Он на мгновение закрыл глаза и вдруг увидел мир крохотным, умещавшимся на ладони. Уродливые черные раны рассекали его, и в открывавшуюся бездну скатывалась вода, острова, небо… Порезы щерились осколками Зеркала.
Одна из ран приковала внимание сида. Она была глубже корней самых древних деревьев и разъедала основания гор северного острова. Трещина вселяла ужас, но Лаа-айшар не мог оторвать взгляд и словно видел на самом ее дне нечто чистое, светлое, сильное, похожее ну души Отца и Матерей, которые дали сидам жизнь и стали стихиями мира.
Ветер ударил в крылья Лаа-айшара. Он расправил их, паря над водой, в которой отражался его силуэт. Сид закрыл глаза. В его ушах отдавались тяжелым, набатным стуком удары скрытого за Зеркалом сердца.
Лаа-айшар взмахнул крыльями и повернул на север.



… глаз, пронизанных солнечным светом, как воды в южного моря. Ясные и светло– голубые. Аймнар–тоон вспоминает их, когда закрывает глаза. Она ищет Лаа–айшара уже много тысячелетий.
На немые вопросы задыхающаяся от людей Таан–ра Гра–эла отвечает шорохом песка среди развалин и какофонией кабаков.
Завтра корабль старой сиды отправится на север, и там Аймнар–тоон снова будет искать Лаа– айшара.
Море в штиле. Оно кажется Зеркалом, но в воде не отражаются луна и звезды и волны бегут как трещины…