читать дальшеПочти забытые ощущение прикосновения чужих пальцев к коже сводили с ума. Даже едва ощутимое касание к щеке, с трудом уловимое, как дуновение ночного ветерка, заставляло выгибаться в спине, поддаваться навстречу прохладным ладоням, таким нежными, таким ласковым.
Нежность. Ласка. Это было так непривычно - казалось, прошло гораздо больше, чем год – год без этих прикосновений, дарящих неземное счастье, удовольствие.
Хотелось продлить эти секунды, когда, еще не касаясь кожи – скользя всего лишь по ткани рубашки, прохладые пальцы спускаются с шеи к плечами, к груди, будто бы дразнять, дарят только отблески настоящей ласки – но это уже сводит с ума. Глаза закрыты – но так все ощущения обостренны до предела, так даже эти мимолетные касания кажутся намного более чувственными, чем все те неистовые движения, которых можно было бы ожидать через год разлуки.
Но этого нет.
Есть только руки, блуждающие потонким плечам с выступающими косточками, по холодной коже, под которой проступают ребра– рубашка медленно, мучительно медленно скользит вверх, прочь с мгновенно выгибающегося в спине тела, будто этим движением, практически нечеловеческим, можно заставить прикосновения стать чаше. Настойчивей.
Это ведь так необоходимо.
За лаской должна, обязана последовать страсть.
Её хочется. За ней выгибаются, откидывают назад голову, подставляя беззащитную шею под поцелуи, забрасывают руки на шею, буквально вжимаясь к сильному, знакомому до каждой черты телу, такому родному, сводящему с ума каждым своим движением.
Не знать его целый год. Не ощущать двенадцать месяцев дурманящей тяжести, силы чужих пальцев, стали мускулов под своими ладонями.
И сейчас, когда в практически кромешной тьме ничего нельзя разглядеть – можно только почувствовать, страсть захлестывает обоих, смывает все поставленные щиты, границы, стены.
Заставляет впиваться пальцами в плечи, сжимать чужие, узкие бедра до синяков, выгибаться навстречу сильными, резкими движениями – и чувствовать друг-друга. Чувстовать невероятно, почти нереально близко. Сливаться с друг-другом, растворяясь в чужих прикосновениях, в чужой истоме, ставшей своей.
И даже боль – мимолетная, возбуждающая – кажется такой нужной сейчас. Боль, порожденная лаской, боль, означающая только страсть и ничего больше.
Темнота вокруг делает ощущения ещё сильней, и прикосновения уже свели с ума и теперь лишь усиливают то практически болезнного наслаждения, которое столкнуло двоих на спутанных простынях, в темноте комнаты, за задернутыми шторами и заставило поддаться так тщательно скрываемой страсти.
И не никаких мыслей – есть только чувства, только желание.
Желание прижать к себе крепче, ощутить ещё сильней, взять ещё больше – с одной стороны, и жажда отдаться до конца – с другой.
Царапины, синяки, прокушенные губы – это не важно. Есть только страсть, есть только желание, накопившееся за долгую разлуку. Есть только минуты, заполненные друг-другом, есть только яростный, властный поцелуй – и конвульсивно сжатые на плечах пальцы.
Страсть. Ведь этого так долго не хватало.
Ведь этого так хотелось. Пряча глаза друг от друга, пряча желание – и теперь можно было не врать друг-другу.
А любить.
Страстно. Яростно. С каплями крови на губах и синяками на бедрах. Ведь это действительно так, как хочется…