текст полностью
читать дальше
Венецианская соната
Сумасшедший вечер: горят костры, играет музыка, все население города- большого, шумного города – бедного и богатого одновременно, жалкого и великого – этот город – настоящее дитя своей эпохи – времени перемен, времени новых знаний, разочарований, побед, открытий. Новое время. И безумная Европа, вовлеченная в придуманный и созданный самой карнавал, где она - единственная участница.
Шел благословенный 1635 год.
Казалось, город сошел с ума.
По его главной улице, выложенной брусчаткой, зажатой плотно прилегающими друг к другу зданиями, вот уже который час двигалась безумная процессия: люди в разноцветных костюмах, танцующие, подпрыгивающие, улыбающиеся и машущие руками. За ними – гротескные чудовища из картона: великаны и карлики с огромными головами, тоже, кажется, пытающиеся принять участие в танцах – и тяжело пританцовывающие на радость толпе, собравшейся посмотреть на это шествие. Вокруг- множество музыкантов, и мелодии возносятся к уже темнеющему, вечернему небу, и зажигают на улицах города фонари – а праздник, да-да, это безумное шествие- праздник, все продолжается. И затянется он до утра.
Танцевали все – в отблесках многочисленных костров люди, как безумные, как больные, танцевали, держась за руки – или отплясывали в движущемся, смеющемся, танцующем хороводе.
В таком безумии случайный знакомый через десять минут будет казаться старым другом, под маской партнера по танцу может скрываться давний враг – или бывший любовник – но никому нет до этого дела –все, все, от мала до велика –в масках, в костюмах. И если показалось, что узнал кого-то: проверь десять раз- на карнавале легко ошибиться, погнаться за прекрасной маской, которая за поворотом, в темном переулке, может оказаться вовсе не прекрасной незнакомкой..
Но ночь пьяна весельем, и пьяны празднующие. Пьяны весельем, танцами, музыкой, смехом, вином – и атмосферой беззакония, царящей этой ночью.
С моря тянет прохладный ветерок- но ему не под силу остудить горячие головы празднующих – и тянется безумный карнавал до утра, когда темное небо подернется инеем зари и на горизонте, над гладью моря зазолотится рассвет.
Но это будет ещё не скоро. А пока- веселись безумная Венеция. Веселись, пока есть время.
Она танцует в центре круга из людей- легка, тонкая, как мотылек или бабочка, порхающая на летнем ветру. Она смеется, кружится в вихре юбок, снова смеется, отходит в сторону, уступая место новому мотыльку, каких много в этом городе сегодня – ярких, красивых, привлекающих внимание и танцующих на радость людям.
Ее сразу же увлекают в новый танец- один партнер сменяется другим, тот третьим- и, кажется, так может длится вечность – и будут все также сменятся маски и незнакомцы под ними, и этот безумный калейдоскоп затянется до Конца Света.
Но в какой-то момент обхватывающие её за талию руки – безумно холодны, а шепот на ухо – с каким-то незнакомым, неуловимым акцентом, полон насмешливого веселья.
-Вам подходит этот праздник, синьоритта. Но не боитесь ли вы оказаться посреди танцующей толпы во время рассвета?
Их разговор не слышен никому – вокруг слишком много музыки, смеха, криков и песен, чтобы даже самые чуткие уши могли уловить этот не предназначенный для посторонних диалог.
-Не боюсь. – С улыбкой отвечает она, вглядываясь в темные глаза в прорезях дорогой, красного бархата, маски. – А вы не боитесь, синьор, что кто-нибудь спросит, отчего у вас такие холодные руки?
-Это все от волнения. Такой ответ вас устроит? – Её мягко, ненавязчиво выводят из круга танцующих, не выпуская из осторожных, но крепких объятий.
-Волнение? От чего же? – Вокруг бушует море из людей и никто не обращает внимание на стоящих непозволительно близко друг к другу незнакомых ещё несколько минут назад людей.
-О этих причинах не рассказывают в таком шуме. – И снова в голосе красной маски слышится смех. – Если вы не боитесь, мы можем прогуляться..
А после секундной паузы следует продолжение фразы.
-..до вашего салона, госпожа Анжела.
Она улыбается, демонстрируя острые клыки, видимые только её собеседнику.
-Я тоже тебя рада видеть, Родригес.
-Откуда у тебя акцент? – В доме стоит полная тишина – и невозможно сказать, что ещё буквально в нескольких кварталах во всю идет веселье и людям приходится кричать, чтобы их услышали стоящие вплотную собеседники.
Но в этом доме, с его темными комнатами, в которых не горят свечи и окна завешаны тяжелыми портьерами, царит тишина.
Лишь в одной комнате – с тяжелой, громоздкой мебелью, картинами, развешанными по стенами, зажжено несколько свечей. Но они лишь порождают таинственный полумрак, который как нельзя лучше подходит этому старинном дому.
-А где все ваши слуги?
-Ответь сначала на мой вопрос. А потом уже узнаешь, где мои слуги.
-Мне надо было вас как-то удивить. Я же помню, что вы любите сюрпризы. – Обладатель красной маски, которая, впрочем, уже снята и небрежно брошена на низкий столик, поворачивается к собеседнице, прекратив разглядывать картины, слабо видные в слабом, дрожащем свете.
-Ты меня удивил, не скрою. – Танцовщица с площади, сидящая напротив, уже не выглядит юной девушкой с растрепавшейся гривой волос – нет, не появились морщины и не пробилась седина. Нет, просто в глазах этой красавицы теперь отражаются все прожитые века, и вряд ли кто-то, даже слабоумный, назовет её теперь «малышкой», как бросали ей вслед ещё час назад подвыпившие участники карнавала. –А мои слуги на празднике. Должны же они хоть иногда отдыхать.
-Вы так добры, госпожа Анжела. Ваше «иногда» звучит.. угрожающе. – Её собеседник тихо смеется, не отрывая взгляда от прожившей многие столетия красавицы. – Это было крайне непредусмотрительно с вашей стороны –вот так вот оставаться в толпе одной. – Теперь он серьезен – в темных глазах ни осталась ни малейшего намека на смех.
-я знаю. – Она поджимает губы. – Но мне кажется, что это вовсе не твое дело, Родригес, что осмотрительно с моей стороны, а что нет. Разве не так?
-Вы правы. – Тот, кого назвали Родригесом, слегка кивает, отведя взгляд и снова принявшись разглядывать полускрытые сумраком картины.
-Ты надолго в Венецию? – Анжела откинулась на спинку кресла, разглядывая сидящего напротив Собрата. Тот неопределенно пожал плечами.
-Возможно на пару дней. Меня видели только вы – и никому из местных я не собираюсь показываться на глаза.
Она кивает, не отводя взгляда от собеседника. В нем ничего не изменилось за те пять лет, что они не виделись – та же манера перехватывать длинные волосы у шеи лентой, те же тонкие черты лица, тоже выражение глаз – безумная смесь эмоций и чувств. Собратья не меняются внешне, да, но мимика, жесты, взгляд – как и обычного человека, годы могут оставить следы именно в этих чертах.
-Тебя все также не любят в Старом Свете. – Это скорее даже не вопрос- утверждение. Она не знает всей истории жизни этого Собрата- впрочем, также как и он не знает каких-то аспектов её биографии – но того, что известно Анжеле, хватает, чтобы сделать подобное заявление.
-Не буду скрывать – на это есть все основания. – Без всякой улыбки отзывается темноволосый вампир, едва заметно пожимая плечами. - А ты все также бесцельно проживаешь вечность в наслаждениях и музыке?
-А что в этом плохого? – Анжела рассмеялась – но что-то было в её смехе фальшивое, ненастоящее. Возможно- сам смех? – Мне это нравится. И не вижу ничего, что могло бы помешать и дальше так жить.
-Наверное, я бы долго не выдержал.. – Тихо пробормотал её собеседник. И тут же, будто бы осознав, что этот разговор ему неприятен, сменил тему.
-Та скрипка – которую сделал миланский мастер, как его..Джакомо Торкьи? – она
ещё у тебя? Исполнишь что-нибудь? Для меня?
У этого Собрата – с вечно настороженными карими глазами, привычкой прятать под подушкой кинжал и часто приходящими днем кошмарами, была самая потрясающая улыбка из тех, что довелось видеть Анжеле за те многие годы, что она прожила на этом свете.
Одновременно открытая и скромная, обворожительная и нахальная, она мгновенно прогоняла настороженность из глаз, вызывала необъяснимое доверие у собеседника- и просто шла этому испанцу, который, впрочем, очень редко радовал окружающих такой, настоящей, улыбкой.
Вот и сейчас Анжела не могла устоять против такого оружия, которое применяли против неё крайне редко – но всегда после такой атаки она оставалась на стороне проигравших.
-Конечно.. для тебя –все, что угодно.
Между ними была разница буквально в двадцать лет – ничто для тех, кто может прожить века и тысячелетия. Познакомившиеся случайно, венецианская анцилла-Тореадор и бежавший из Шабаша Антитрибу этого же клана каким-то необъяснимым образом стали друзьями. Возможно, их отношения можно было назвать и по-другому, но они предпочитали именно это слово.
Анжела знала, что она всегда сможет обратить за помощью к смелому до безумия испанцу, который ради подруги был готов пойти практически на все. А тот знал, что черноволосая скрипачка никогда не выдаст его камарильским вампирам, которые будут только рады отправить его встречать рассвет.
Они могли доверится друг-другу – очень редкая уверенность среди вампиров, становящихся с годами почти болезненно параноидальными.
Впрочем, границы доверия все-таки были: да и встречались эти двое очень редко. Так редко, что, успев соскучиться друг по другу, позволяли себе на пару дней стать почти настоящими друзьями. Но не более того.
-О чем ты задумался? – Внезапно прекратив играть, разрывая паутину музыки, оплетшей невидимой сетью всю комнату, спросила Анжела.
-О тебе. О себе. О нашем существовании. О том, что я буду делать через пару дней. – С удивившей даже самого себя прямотой отозвался Родригес, подняв на подругу глаза.
-Меня особенно интересует ответ на последний вопрос. – Осторожно опустив скрипку на стол и положив рядом смычок, она обогнула диван и присела на подлокотник его кресла. В ответ темноволосый Тореадор передернул плечами и отвел взгляд в сторону.
-Уеду. – Коротко отозвался он.- Сама знаешь, мне нельзя здесь надолго задерживаться. –Родригес внезапно замолчал, продолжая разглядывать дорогой ковер у себя под ногами. –Поехали со мной? –Он поймал маленькую руку скрипачки и осторожно сжал её ладонь в своих. -Здесь стало слишком опасно.
Анжела только покачала головой.
-Куда мне ехать? Франция? Англия? Новый Свет? –Оно едва заметно качнула головой и подняла глаза на Собрата, которого могла считать своим другом. –Нет, я никуда не поеду. Прости.
-Самоуверенная, сумасшедшая, не думающая о других, Тореадорша. – Тихо пробормотал испанец, не выпуская ладошку скрипачки из своих рук. – Ведь в мире огромное множество городов: Париж, Флоренция..Лондон, в конце концов. Ты собираешься провести вечность среди этих каналов и всегда пьяных гондольеров?
Анжела наигранно поджала губы.
-Пока этот город дает мне то, что я хочу, почему бы не остаться в нем?
Родригес молча посмотрел на нее и снова пожал плечами.
-Это твое право, но.. - Он досадливо, будто бы смутившись своих чувств, поморщился. - Прости. Давай не будем сегодня об этом. Лучше расскажи, как ты здесь?
Итальянка улыбнулась- и одним плавным движением скользнула с подлокотника кресла на колени Тореадора. Поймав его удивленный взгляд, Анжела вопросительно приподняла брови.
-Только не говори, что ты откажешь своей подруге в такой мелочи, как посидеть у тебя на коленях?
-Только при условии, что ты не будешь лезть ко мне под рубашку. - Безмятежно отозвался испанец, приобняв подругу за талию.
Теперь пришел черед Анжеле удивленно смотреть на улыбающегося Тореадора.
-Так я вроде еще не начинала..
-И не надо. - Не переставая улыбаться, тихо отозвался Родригес, крепче прижимая к себе скрипачку. - Мне и так неплохо.
-Даже так? - Анжела только и могла, что рассмеяться в ответ, а потом, наконец-таки, ответить на заданный вопрос. - Я сейчас присматривая за одним юным Собратом. Скажем так, на правах старшей сестры. - Она положила голову испанцу на плечо и еле слышно фыркнула - пушистые пряди темных волос немедля защекотали кожу.
- Знаешь, я думаю..- Анжела замолчала. -Я думаю, тебе с ним стоит увидеться.
-С ума сошла? - Спокойно поинтересовался Родригес, не отрывая взгляда от висящей на противоположной стене картины. Будь в комнате больше света, он наверняка бы отрешился от окружающего мира, оказавшись вовлеченным в игру света и тени, пытаясь прочувствовать каждый мазок на холсте, каждую деталь, понять, что чувствовал художник, создавая эту картину. Но причудливый танец теней отвлекал от настоящего созерцания картины, где девушка с длинными, забранными наверх волосами, в темном, очень закрытом платье с надеждой вглядывалась куда-то вдаль, стоя у окна в мрачной, тесной комнате...
…-Ты же знаешь, что это не самая лучшая идея – мне - и встречаться с Ками*.
-Родригес, я помню об этом. Но Филип..он..- Скрипачка помолчала. - Пожалуйста. Я действительно хочу, чтобы ты с ним познакомился.
В темных глазах испанца ясно прочитался вопрос "зачем?". Даже проведя многие годы вдали от Шабаша, Родригес так и не избавился от привычки относится к большинству камарильских собратьев, если не враждебно, то, по крайней мер, не уважительно.
-Я хочу, чтобы ты кое что понял. Обещаю, никто из Собратьев не узнает, а Филипу.. я думаю, что приди к нему охотник, он бы и его принял радушно.
-А чем занимается этот.. Филип? - поинтересовался Родригес, наконец отведя взгляд от картины. Он понял, что еще несколько минут, и образ девушки с грустными серыми глазами захватит его полностью - и настоящий мир сольется с изображенным на холсте. Нет, в другой ситуации испанец был бы напротив провести некоторое время, полностью уйдя в созерцание и почти безумное восхищение картиной. Но вряд ли Анжела обрадовалась такому поведению своего друга..
…Рассвет застал их в том же кресле- заговорившись, ни он, ни она, не почувствовали, как на востоке зародились первые лучи солнца, золотя водную гладь и крыши домов…
-Отнести тебя в спальню? -тихо спросил Родригес, осторожно коснувшись кончиками пальцев щеки своей подруги. Та, не открывая глаз, пробормотала что-то, похожее на «нет», и, парой секунд спустя, добавила.
-Мне и здесь хорошо.
В ответ на это испанец молча прижал скрипачку к себе поближе. Ему было не тяжело держать хрупкую девушку на коленях, а ощущение кого-то рядом, пусть даже когда сознание охвачено мертвым дневным сном, было, по меньшей мере, приятным.
И - не привычным.. но присутствие рядом Анжелы дарило смутную надежду, что в этот раз удастся избежать дневных кошмаров..
...Лопоухий щенок тычется мокрым носом в щеку маленького мальчика, осторожно держащего в объятьях лохматый комок веселья и энергии. Радостный смех ребенка и восторженный лай щенка разносится по веранде старого особняка, нарушая его мрачную торжественность и давящую на плечи тишину огромных полупустых комнат с высокими потолками.
Близится вечер, но мальчик и щенок, кажется, не обращают на это внимание: конец августа, теплый морской ветер едва заметно колышет листья и траву, на темнеющем небе скоро зажгутся первые звезды – и темноволосый, кареглазый мальчишка, только-только оправившийся от тяжелой простуды, и лохматый породистый щенок могут играть ещё многие, многие часы.
Им просто хорошо вместе на пустой веранде старого особняка.
Буквально через полчаса, когда уже совсем стемнело, идиллию внезапно разрушают приближающиеся шаги – мальчик узнает эту тяжелую поступь и тщетно пытается утихомирить щенка- но тот слишком распылен игрой и его звонкий лай звучит все громче и громче, по мере того, как шаги приближаются.
Мальчишка знает, что нарушил один из многочисленных запретов, которые опутывают всю его жизнь, подобно паутине, но он был слишком рад возможности вырваться из темного плена своей комнаты- и слишком очарован преданными, наивными карими глазами щенка – и вспомнил о запрете, когда было уже слишком поздно.
Обладатель тяжелых, зловещих шагов появляется на веранде, и мальчик крепко прижимает к себе щенка- тот уже почувствовал каким-то собачьим шестым чувством опасность и замолчал, и теперь они оба молча смотрят на того, кто пришел разрушить их маленький, счастливый мир.
-Кажется тебя предупреждали насчет собак? – Наконец нарушает повисшую тишину «враг»- высокий мужчина – такой же темноволосый, как и мальчик, с резкими, тонкими чертами лица, очень бледной кожей- и абсолютно нечеловеческими глазами, в которых, кажется, не осталось места каким-либо теплым чувствам.
Мальчик молча кивает – теперь он опустил взгляд в пол – и может только тщетно надеяться, что сейчас, в эту самую секунду- на веранду выйдет единственный любящий его человек- мама. И спасет его – спасет и щенка, и его от неминуемой расправы, которую им обоим обещают темные, злые глаза.
Вырваться из цепких, удушающих объятий кошмара удалось не сразу – обычный дневной сон-воспоминание: пусть и не самый приятный, пусть даже напоминающий о тех моментах, о которых хотелось забыть.. этот дневной сон перерос во что-то гротескное, непонятное – но не менее ужасающее, чем обычные кошмары.
-Родригес? – Взволнованный голос Анжелы помог вырваться из омута сна, окончательно избавиться от остатков наваждения.
-Все нормально. – Испанец виновато посмотрел на испуганную подругу, через силу улыбнулся и рассеянно взлохматил волосы, с которых во время дневного сна сползла ленточка. – Обещаю, такого больше не повторится.
-Ты каждый раз обещаешь. – Тихо ответила скрипачка, но, заметив, как напрягся Родригес, виновато опустила голову. – Прости.
Легко сжав его пальцы своими, Анжела аккуратно слезла с коленей Тореадора, где проспала весь день, устроив голову тому на плечо и, невольно скопировав жест испанца, взъерошила свои волосы.
-Может.. – Она замолчала, не договорив фразу, но, поймав вопросительный взгляд друга, продолжила. – Может тебя сегодня оставить в покое? Посидишь у меня в библиотеке, отдохнешь.
Родригес едва заметно приподнял бровь и поднялся с кресла.
-Я похож на того, кому это нужно? – Наигранно небрежно поинтересовался он. И добавил. – Успокойся, все действительно в порядке.
Скрипачка покачала головой и, простояв ещё несколько секунд на месте, изучающе глядя на собеседника, развернулась и направилась к выходу из комнаты.
-Я распоряжусь, чтобы слуги доставили твои вещи. В какой-то ты остановился гостинице?
-«sabbia di mare». Не скажу точно, где она находится, так что пусть твои слуги сами ищут. – Отозвался Родригес, проходя к окну. Отдернув тяжелую штору, он с едва заметной улыбкой принялся разглядывать ночной город, где дневная сутолока перетекла в ночное веселье, грозившее, как обычно, затянуться до утра.
-Хорошо. Кстати, - Анжела задержалась в дверях и, обернувшись, продолжила. – Если уж ты.. в порядке, то, может исполнишь вчерашнее обещание – встретиться с одним здешним Собратом?
Испанец, рассеянно водивший кончиками пальцев по стеклу, замер буквально на пару секунд, глядя своему отражению в глаза, будто этот размытый силуэт мог что-то ему подсказать, а потом пожал плечами.
-Конечно. Я ведь всегда пытаюсь сдерживать свои обещания, дорогая моя.
-Такое ощущение, что твой подопечный не только не ждал тебя, но и давно не был дома. – Пробормотал Родригес, осторожно пробираясь по темной комнате, то и дело обходя разбросанные по полу предметы: одежду, книги, какие-то инструменты. Добравшись до стола, Тореадор, щурясь и брезгливо морщась, зажег единственную свечу, которая, впрочем, давала достаточно света, чтобы лучше разглядеть комнату.
-Ещё три дня назад мы с ним виделись… Странно. – Несколько растерянно отозвалась Анжела, оглядываясь по сторонами. – Может что-то случилось?
Двухэтажный дом, расположенный близ моста Риальто – одного из самых шумных мест Венеции, являвшегося одновременно и мостом, и рынком, встретил каинитов темнотой, запертой дверью и молчанием в ответ на стук. Когда Родригес попытался предложить наведаться к Анжелиному подопечному в другой раз, скрипачка, метнув в него возмущенный взгляд, открыла дверь своим собственным ключом – в который раз удивив испанца своим пренебрежением к камарильским Традициям.
Впрочем, в доме оказалось пусто, и ни на первом, ни на втором этаже не было ничего, что могло бы подсказать, куда исчез Филип ди-Томазо Робусти – «просто настоящий гений!» - как выразилась Анжела, рассказывая другу про своего подопечного.
-А он не мог куда-нибудь уехать или уйти по делам? – Поинтересовался Родригес, вновь обходя комнату, занимавшую весь второй этаж небольшого, по меркам обожавших роскошь и комфорт венецианцев. Комната походила скорее на мастерскую, нежели на жилое помещение, что, впрочем, было свойственно многим творческим личностям – по крайней мере среди тех, с кем был знаком испанец. Впрочем, единственное, что настораживало – это отсутствие каких-либо признаком громоздких мраморных глыб как на первом, так и на втором этаже– а ведь Филип, если судить по рассказам Анжелы, занимался именно мраморной скульптурой.
Но не занимается же этот «гений» творчеством вне дома? При этой мысли Родригес только усмехнулся- он знал по себе, как своенравно вдохновение, помнил, как много раз оно его посещало в самый неподходящий момент – и вряд ли у Филипа отношения с музами складываются по-другому. Так что вряд ли ли у него бывает время бежать в расположенную вне дома мастерскую, когда образы появляются в голове с немыслимой скоростью, желание творчества буквально рвет душу на части, а все мысли заняты только одним – Искусством.
-Анжела, а где он занимается скульптурой? – Поинтересовался Тореадор у подруги, занятой просмотром лежащих в беспорядке на столе бумаг. Та, вскинув на него удивленный взгляд, через пару секунд широко улыбнулась и воскликнула.
-Ну конечно же! Подвал! – Одарив испанца ещё одной шикарной улыбкой, скрипачка быстро направилась к выходу из комнаты. – И почему я сразу об этом не подумала?
Только пожав на это плечами, Родригес, взяв со стола свечу, последовал за итальянкой, которая уже сбежала вниз по лестнице и исчезла в одной из комнат первого этажа.
В подвале было, разумеется, темно. И тихо. И, конечно же, на тихое анжелино «Филип?» никто не отозвался.
Впрочем, слабый огонек свечи, которую держал на вытянутой руке Родригес, выхватил из темноты довольно большого подвала традиционные вещи любой мастерской скульптора: глиняные заготовки для будущих творений, стол с множеством инструментов, мраморные глыбы, какую-то, покрытую слоем пыли, мебель.
Пройдя чуть вперед и рассмотрев остальную часть комнаты, испанец перевел взгляд на Анжелу и тихо спросил.
-Как думаешь, сколько твой подопечный так просидел?
Скрипачка только покачала головой, слегка разведя руками. Родригес, выждав ещё несколько секунд, вновь повернулся к открывшейся им картине.
Филип ди-Томазо Робусти, оказался, как того и следовало ожидать, итальянцем – высоким, средних лет, с красивым и, как сказали бы поэты «мужественным» лицом. Впрочем, сейчас на это лице застыло выражение неподдельного восхищения, восторга и какой-то нереальной, нечеловеческой радости. Скульптор замер, присев на край стола, неотрывно глядя в угол подвала.
Сделав ещё шаг вперед, Родригес смог рассмотреть то, от чего не мог, видимо, уже несколько дней, оторваться Филип. Рассмотрел и понял..
..понял, что может также, забыв об окружающем мире, всех его проблемах и опасностях, смотреть на скульптуру, стоящую на невысоком постаменте.
И пусть даже сейчас подвал освещала только одна единственная свеча, а до этого там царила кромешная темнота, но, казалось, белый мрамор светится изнутри, не давая потеряться, ускользнуть очертаниями скульптуры.
Она была прекрасна – будто бы замершая на какое-то мгновение, повернувшись чуть боком, придерживая грозившую соскользнуть с хрупкого плеча накидку.
Изваяние.. Нет, не изваяние – но живая девушка, казалось, сейчас сделает ещё шаг вперед, продолжая оглядывать через плечо.
Она казалось хрупкой- настолько хрупкой, что разум отрицал то, что контуры её тела- лишь хорошо обработанный мрамор.
Забыв о постепенно тающей свече, грозившей обжечь руку, забыв обо всем, Родригес смотрел, не отрываясь, на замершую навечно жизнь. Он смотрел –и видел, как вздымается и опадает её грудь, как бьется на шее жилка, как опускаются длинные, пушистые ресницы. Эта девушка, безымянная, но от того ещё более прекрасная, была просто обязана вот сейчас, в эту секунду, ступить с постамента на холодный пол босыми ножками, поежится, улыбнуться и заговорить. Она должна была передернуть плечами, тихо засмеяться в ответ на какой-то нелепый комплимент.. Ожить.
Ведь она и так была настоящей..
Но одновременно с этим- она – лишь мастерски сделанная скульптура.
Почувствовав, что руку начинает обжигать пламя почти сгоревшей свечи, Родригес, с трудом вырвавшись из плена безмолвного восхищения, поставил подсвечник на стол и, опершись рукой о столешницу, прикрыл глаза, одновременно и боясь, и страстно желая вновь попасть под чары прекрасной мраморной девушки.
Теперь было ясно, почему не Филип ди-Томазо Робусти не появлялся три дня на улице, почему не отвечал на письма, которые приносили курьеры и оставлял под дверью – скульптор полностью отдался Красоте, забыв обо всем, уйдя в мир, где есть только он и Она.
-Такого раньше никогда не было. Ты же знаешь, Анжела, эта скульптура у меня почти две недели, но раньше я так.. - Филип замолчал, тщетно пытаясь подобрать слова, и, осознав невозможность этого, всплеснул руками.
-Не смотрел на нее по-настоящему? - Подсказал Родригес, подбирая с пола разлетевшиеся бумаги и протягивая их скульптору. Тот благодарно кивнул и, обдумав пару секунд над сказанным, кивнул снова.
-Да, вы правы. Я мог, конечно же, любоваться на неё раньше, но никогда настолько сильно не уходил от мира..понимаете? – Он обвел взглядом собеседников, будто бы пытаясь найти у них поддержки.
Анжела, удобно устроившаяся в кресле и с весельем в глазах наблюдавшая за попытками Филипа привести в порядок свои апартаменты, понимающе улыбнулась.
-Мальчик мой, ну кому ты это говоришь? Разумеется, мы понимаем. Верно, Родригес?
Испанец кивнул. На самом деле он и сам был удивлен своей собственной реакцией на скульптуру, стоящую в мансарде: конечно, как и все Артисты, он тянулся, как тянутся ночные бабочки к огню, к чему-то красивому. Но ни архитектура, ни скульптура никогда раньше не завораживали его настолько сильно, не заставляли, пусть и на какие-то минуты, но отгородиться от внешнего мира полностью, уйдя в созерцание произведения искусства.
-Знаете.. – Филип замер у стола, сжимая в руках подобранную с пола книгу. – Все то время, что я провел возле этой статуи, мне казалось, что она живая. Что вот, ещё секунда, и эта девушка пошевелится, улыбнется, вздохнет. И я ждал этого! Клянусь, я мог бы ждать вечность!
Анжела вновь улыбнулась, но промолчала, не вмешиваясь в зарождающуюся беседу двух Артистов.
-Думаю, вечность можно потратить и на многие другие, не менее прекрасные вещи. – Родригес обернулся в итальянке, будто бы приглашая её вступить в разговор, но та ограничилась шикарнейшей улыбкой, не проронив при этом ни слова. –И..кстати, а кто создатель этой скульптуры? – Испанец вновь повернулся к Филипу, который махнул рукой на безнадежную попытку убрать в комнате и теперь стоял, рассеяно перебирая бумаги на столе.
-Создатель.. – При этих словах скульптор как-то неуверенно передернул плечами, но на редкость гордо ответил. – Мой Сир.. Он.. Он уехал несколько лет назад, а недавно прислал письмо, в котором попросил меня встретить корабль из Франции, на котором и находилась эта скульптура. А ещё..в этом же письме он просил меня не искать его – написал, что сам вернется. – Филип замолчал и тихо добавил. – Когда сочтет нужным.
-Ваш Сир был великим Мастером, раз смог.. – Начал было Родригес, но юный Тореадор перебил его, будто бы внезапно вспомним о чем-то.
-Синьор Эррера, вы же.. вы же наверняка были и ещё не раз побываете во Франции, так? – Не заметив гримасы, мелькнувшей на лице испанца, Филип продолжил. – Быть может, если вы его встретить, вы.. вы дадите знать моему Сиру, что я.. – Скульптор запнулся, растерянно глядя в пол.
-Что ты его ждешь. – Закончил за него фразу Родригес, не став разочаровывать молодого Собрата тем, что французская Камарилья, точнее, высшие военные её эшелоны, просто-таки жаждут увидеть его встречающим рассвет. –Конечно..ничего не обещаю, но постараюсь. Как выглядел твой Сир и как мне его при встрече назвать?
-Почему ты мне сразу не сказала? – Поинтересовался Родригес у скрипачки через несколько часов, когда они, попрощавшись с Филипом, уже сели в гондолу.
-О чем? – Недоуменно спросила Анжела, махнув рукой мелькнувшему на балконе подопечному и вопросительно посмотрев на испанца.
Тот, в свою очередь, не менее удивленно приподнял брови. И, помолчав несколько секунд, пробормотал, будто бы отвечая самому себе на какой-то вопрос.
-Хотя возможно я и ошибаюсь…
Итальянка, уже привыкшая к некоторым странностям своего друга, в этот раз действительно растерялась.
-Родригес, что такое?
-Нет, ничего. – Очаровательно ей улыбнувшись, Родригес запрокинул голову к небу, тихо напевая бессмертную «Санта-Лучию»
-Con questo ziffiro
Cost soave
Oh! Com’e bello
Star su la nave!
Su passaggieri
Venita via!
Santa Lucia!
Santa Lucia!
Поймав взгляд подруги, испанец замолчал, несколько секунд молча на неё смотрел, а потом наконец ответил.
-Потом. Когда вернемся к тебе, хорошо? Лучше посмотри, какая ночь..
И снова поднял взгляд вверх, ловя в смутном свете ночных фонарей красоту города, который ему никогда не суждено будет увидеть днем: тени фасадов, отделанных цветным мрамором, отблески витражных стекол в узорчатых окнах и плывущий над этим земным миражем звон колоколов многочисленных церквей и соборов…
-И все-таки, что ты мне хотел сказать? – Казалось, еще несколько мгновений, и Анжела, с поразительной для такой хрупкой фигуры силой, начнет трясти все ещё молчащего испанца, пытаясь добиться от него ответа. Да, она всегда была такой- порывистой, яркой, настолько ослепительной, насколько может быть ослепительно порождение ночи и древних легенд. Она была живой в своей не-жизни – также, как была жива её музыка, её истории, рождавшиеся из-под смычка.
В ответ Родригес, хитро улыбнувшись, сделал несколько шагов назад, к книжной полке, полностью занимавшей одну из стен в кабинете, где и происходил разговор. Прищурился, пробегая глазами по корешками книг и, подарив Анжеле ещё одну улыбку, снял с полки один из фолиантов. Осторожно пролистав его и, видимо найдя то, что искал, Тореадор вернулся к подруге и протянул ей книгу.
-Смотри сама. – Негромко проговорил он, кивнув на занимавшую всю страницу гравюру.
«-У него очень суровое лицо, знаете, будто бы сейчас он разразится гневной речью. Не ровно подстриженная борода, короткие волосы. И.. – Филип помолчал, прикрыв глаза и едва заметно улыбаясь – будто бы представляя, что его Сир сейчас стоит перед ним. – Кривой, будто бы сломанный нос. Но он никогда мне не рассказывал, как это произошло.
Родригес чуть нахмурился, будто пытаясь что-то вспомнить. Потом тряхнул головой и кивнул скульптору.
-А под каким именем твой Сир.. известен?
Филип при слове «известен» недоуменно посмотрел на собеседника, но спокойно ответил.
-Леонардо ди Симони..»
-Но ведь это… - Анжела то и дело опускала взгляд обратно на гравюру, будто не решаясь поверить своим глазам. – Это и в правду он?!
-Леонардо – одно из имен его отца, Симони – вторая часть фамилии. Только вот почему ты об этом не знала, моя дорогая? – Родригес снова отошел к книжной полке, задумчиво скользя пальцами по корешкам книг. – Ты ведь столько лет жила в Венеции, неужели никогда не встречалась с.. Леонардо ди Симони? И неужели никто из Старейшин не сказал тебе, чье Дитя ты взяла на попечение?
-Нет.. – Скрипачка растерянно покачала головой и снова, в который раз, посмотрела на гравюру в книге Даниэля де Волтерра Риччиарелли, скульптора, который, впрочем, прославился и как автор мемуаров. На гравюре был изображен человек средних лет, с суровым, несколько грубым лицом, кривым, будто бы сломанным носом и взглядом, в котором даже через годы и десятилетия, был виден Огонь настоящего Творца. Под гравюрой была и надпись…
«Микеланджело Буонарроти, мой учитель и величайший из скульпторов, из когда-либо рождавшихся на этой земле»
Морской ветер трепал черные, волнистые волосы Анжелы, а крики чаек, сливаясь с голосами предвкушающих плаванье парусов, будто бы говорили -«Расцепите руки, вы ещё увидитесь, ну же, глупые жители ночи!».
-Будь осторожна, ладно? – В темных глазах испанца не было ни капли иронии или смеха – он был серьезен, как бывал серьезен тогда, когда покидал и оставлял без присмотра тех немногих, кто был ему по-настоящему дорог.
-Конечно. – Анжела улыбнулась в ответ и, протянув руку, легко коснулась его щеки. – Ты так и не успел поговорить с Филипом о том, о чем я бы хотела.
-У нас ещё есть время.. Можешь мне рассказать свою идею. – Родригес обернулся к готовящемуся к отплытию кораблю, на который матросы грузили последние припасы, и снова повернулся к подруге.
-На что ученик Великого Мастера должен был открыть мне глаза?
Скрипачка замолчала, глядя испанцу в глаза, будто пытаясь что-то отыскать в них – или запомнить его лицо – надолго, храня в памяти его точный образ – точный до самой мелкой детали. Наконец она отвела взгляд и тихо проговорила.
-Он тоже много чего пережил в своей жизни. Смерть матери, убийство отца на его глазах. Но.. Он смог отказаться от своего прошлого, смог его забыть, понимаешь? Ему не снятся кошмары, воспоминания не тянутся за ним, заставляя мучаться и страдать. И.. – Анжела снова посмотрела в глаза другу. – Ему не снятся днем кошмары. Он смог преодолеть и забыть все то жуткое, что было в жизни. Понимаешь?
Родригес молчал. Только с силой сжавшаяся на пальцах скрипачки ладонь испанца выдавала его настоящие чувства. Наконец, заметив, как поморщилась от боли Анжела, он разжал ладонь и тихо отозвался.
-Возможно он просто сильней, чем я..
-Не говори.. не говори глупости! – Помедлив, она бросилась к Тореадору в объятья, крепко обняв его и спрятав лицо у него на плече. – Я надеюсь, что когда ты в следующий раз придешь сюда, то станешь хоть немного умней. Правда?
-Я надеюсь. – Родригес закрыл глаза и позволил себе на несколько секунд расслабиться и просто стоять, обняв подругу, наслаждаясь последними минутами перед расставанием. – И ещё – я надеюсь, что наша следующая встреча состоится очень скоро. – Прошептал он через некоторое время, выпуская Анжелу из объятий.
Та, отступив на шаг, кивнула и улыбнулась, откидывая с лица непокорные волосы.
-Возвращайся. Я буду тебя ждать.
Он вернется в Венецию только через десять лет –чтобы узнать, что прекрасная Анжела стала жертвой ретивого и удачливого охотника, абсолютно случайно, по стечению обстоятельств, узнавшего, что красавица-итальянка- кровожадный монстр.
Пробыв в Венеции всего лишь одну ночь, он уедет с рассветом, забрав с собой лишь тонкий серебряный браслет –в память о Собрате, подарившей ему несколько спокойных ночей и слабое подобие дружбы.
Впрочем.. этот браслет он потом потеряет – тот останется в капитанской каюте шхуны «Морской шторм».. которая уйдет на дно на глазах своего капитана, которого заставят смотреть на гибель своего корабля.
Но это будет через очень много лет.
И будет совсем другой историей.
пояснения:---
Ками - презрительное название Камарильских вампиров в Шабаше.
sabbia di mare - в переводе с итальянского - "морской песок"
мост Риальто - реально существовавший в Венеции мост-рынок.
Даниэль де Волтерра Риччиарелли - реальная историческая фигура, действительно ученик Микеланджело.
описание Микеланджело, дающееся в тексте, сделанно с реального портрета и основывается на воспоминаниях о нем его современников.
Нос ему, кстати, действительно сломали - один из его "сокурсников", с которыми Микеланджело вместе учился живописи.
И, я не отрицаю того, что в Мире Тьмы этому великому скульптору и художнику действительно могли дать Становление.